![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Пресс-конференция в Новосибирске. Текст
Apr. 9th, 2015 06:16 amhttp://ndn.info/publikatsii/4782-neoskorblennyj-tangejzerom-golos-rpts
Неоскорбленный «Тангейзером» голос РПЦ
4 апреля накануне митинга за свободу творчества в пресс-клубе Новосибирского союза журналистов выступил протодиакон РПЦ Андрей Кураев, который в эти сложные для взаимоотношений РПЦ и светского общества дни оказался едва ли не единственным священником, публично призвавшим к диалогу и выступившим за примирение и признание ошибок церкви.
Предлагаем вниманию читателей полную версию его выступления и ответов на вопросы журналистов.
Журналисты: Каково ваше отношение к шумихе вокруг оперы «Тангейзер»?
Андрей Кураев: Почему шумиха? Здесь есть вещи, которые затронули судьбы реальных людей и называть это «шумихой» - неуважение к ним. Это мир людей. Это серьезно. Даже неудачный опыт требует уважительного отношения и изучения. <…>
И вот мой первый вопрос к вам. У меня вопрос. Есть во всяком случае одно измерение, в котором я того же поля ягода, что и режиссер Кулябин и директор оперного театра Мездрич. Мы все, втроем, принадлежим к тому же сословию людей, что и вы, журналисты. Мы работаем со словом. Значит в каком-то смысле мы дрессировщики тигров, выходящие на арену, где нас могут съесть. «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется. И нам сочувствие дается, как нам дается благодать». Т.е., по Тютчеву, сочувствие – понимание моих слов другим человеком – дается мне как Божья благодать. Она непредсказуема и невынуждаема. Поймет меня этот человек, или нет – я не знаю. Это известно любой учительнице. Вот провела она два урока на одну и ту же тему и в одной манере – все одинаково. Но в 4 «А» прекрасный контакт, а в 4 «Б» дети проспали, завести их не удалось. Почему… не знаю. Тем не менее, надо об этом риске помнить.
Любой человек, работающий со словом, должен быть шизофреником (и я в том числе). Что это значит? Это значит, что одной половиной своего полушария я воспроизвожу текст, а другой – должен слушать себя, но вашими ушами, пробовать понять реакцию людей на мои слова. Тем более, когда речь идет о профессиональном лекторе. Когда 20 лет читаешь одну и ту же лекцию, то примерно понимаешь реакцию аудитории. Но если она не наступает, я напрягаюсь. <…>
Еще за годы своей работы в мире слова я понял, что если я прочитал лекцию студентам, и они меня не понял, то дебилы – студенты. Но если я провел урок в 4 классе школы, и дети меня не поняли, то дебил – это именно я.
Со мной понятно все. Мне непонятно с новосибирским театром. Когда вы видите, что даете аудитории месседж, а часть людей считает, что вы им плюнули в лицо, то нужно поспешать с пояснениями. Такого человека надо догнать и объясниться с ним. Я почти ежедневно правлю свои записи в блоге, когда вижу, что пошла не та реакция, на которую я рассчитывал. Где то добавляю аргументы, расширяю контекст, а где-то, напротив, сужаю, удаляю лишнее.
Академический театр то же, что и поп: он не должен делить людей на первый и второй сорт. Для него – все наши.
Но есть факт непонимания. Когда часть людей возмущена чем-то, и это возмущение не было целью постановки (такую цель ставил режиссер Тангейзер, но ставил ли ее режиссер Кулябин?), руководству театра нужно было бы проявить настойчивость в объяснении. Не лично с митрополитом Тихоном, если тот не идет на контакт, а с прессой.
Для меня это личная тема. Когда до меня дошли первые сообщения об этой ситуации, я всецело согласился с позицией епархии. И первый мой пост «Театральный не-роман» был как раз в духе возмущения. Но начали до меня доходить иные сведения. Я нашел либретто «Тангейзера» Вагнера, синопсис «Тангейзера» версии Кулябина. И как-то все стало совсем непрямолинейно. Понадобилось вспомнить нерусское ученое слово – «контекст».
Мне говорят: «Отец Андрей, ну причем тут контекст? Представьте, если кто-нибудь напишет, что Кураев козел. Пусть даже, если он этот тезис вложит в уста своего сумасшедшего персонажа. Вас же такой рассказ оскорбит?»
Я говорю: Нет. Если там совершенно четко указано, что меня обозвал сумасшедший. Напротив. Если бы доктор Геббельс, сказал «дьякон Кураев – наш человек», я бы обиделся. Но если доктор Геббельс произнесет: «дьякон Кураев –личный враг фюрера и рейха и вообще козел», то такая оценка мне будет как орден на груди.
Ну, а раз контекст и в самом деле важен, я пишу «Театральный не-роман 2». Поясняю, что все сложнее. Люди, получившие только первую часть информации, начинают меня критиковать. Зачем, дескать, я выгораживаю театралов-кощунников. Что ж, быть может я и в самом деле усложнил там, где все очень просто и прямолинейно? И тогда я начал искать авторские интерпретации новсибирской постановки. Но объяснений Кулябина и Мездрича я встретил очень мало. Боле того, со временем я заметил, что уже в новосибирской прессе пошел в ход пересказ моих аргументов. Как автор, я тщеславно рад. Но это значит, что настойчивого раскрытия темы здесь, на месте, не было. Диалог не состоялся взаимно: и со стороны епархии и со стороны театра.
Журналисты: Почему митрополит Тихон не посчитал возможным вступить в приватную коммуникацию с руководством театра?
Андрей Кураев: Не могу говорить о мотивах действий человека, с которым я мало знаком и этой ситуации не обсуждал. Легче всего сказать, что владыка Тихон - «редиска». А если дело не в митрополите и его реакция была предписана? Не театром, конечно. У меня есть ощущение присутствия в этой истории политтехнологического заказа из Москвы. На это подозрение меня наталкивает известное заявление министерства культуры, где епархию призывают вести себя более культурно и не идти в суд, а выстроить диалог. Одно дело, когда вы это говорите, поскольку не имеете прямого доступа к митрополиту. Но министр культуры РФ этой возможностью обладает. Он может даже к патриарху напрямую обратиться. Владимир Мединский позиционирует себя как очень церковного человека. И вдруг он однозначно подставляет митрополита, выставляет его в нехорошем свете: мол, в министерстве больше христианского милосердия, чем в епархии... А затем уже патриархия навязывает митрополиту совершенно позорное отречение – мол, мы никакого иска вообще не подавали и в правоохранительные органы ничего не писали…
То есть Москва ставит точку в этой истории с очевидными потерями для местного митрплита. Но если оттуда пришел финал, не там ли был и пролог?
Быть может так оно и было задумано? Я имею ввиду не постановку оперы, а форму реакции на нее.
Журналисты: Сейчас получается, что группа граждан, называющая себя «православными активистами» в отдельно взятом городе одержала тактическую победу…
Андрей Кураев: Вопрос в критериях подсчета баллов победы. Даже для художника негативный опыт бывает чрезвычайно важен. Каждому из нас нужен опыт самопознания. В этом смысле – то, что происходит сейчас здесь – важный опыт. Его нужно изучить хотя бы для того, чтобы излишне розовые очки не приросли к носу. Долгое ношение таких очков - причина ДТП.
( Read more )
Журналисты: Почему в 1917 году народ церковный и православный очень быстро отказался от своей веры? Или этот неправда?
Андрей Кураев: Неправда. Я знаю аргументы и за и против. За – это знаменитые слова Александра Блока, что православная Русь слиняла за одну неделю. Мощнейший аргументы – воспоминания генерала Деникина о том, как солдаты на фронте весной 1917 переделали блиндаж с церковью под сортир. Еще довод – фронтовая статистика, когда с 1915 по 1917 год сразу после отречения императора Николая II число причащающихся сократилось с 70% до 9%. Но есть и другие цифры. Газета «Правда» в 1921 году во время кампании по изъятию церковных ценностей 1221 раз нужно было расстреливать людей, защищавших эти ценности. А сталинская перепись 1937го, повторенная в 1938-м. В 1937 году большинство населения сказали: «Мы религиозные люди». Сталин был в ярости. Приказал провести новую перепись. В 1938 год – то же самое. Результаты запретили публиковать и вопрос об отношении к религии с той поры исключен из переписи населения.
Сейчас подобные быстрые смены невозможны вследствие антропологической революции XX века. Изменилось самосознание человека. Архаика, когда человек живет в коллективе и у него очень мало личностного выбора, ушла. Люди научились ценить свою автономию. И теперь даже массовая перемена официальной политики не будет автоматически влиять на перемену настроений самих масс. <…>
Я расскажу вам одну театральную историю. Однажды Карабас-Барабас приходит в театр и видит там полный бедлам – занавес сорван, кресла перевернуты, Буратино пьяный валяется, нос обожжен, Мальвина в порваной юбке, пудель Аратмон повешен за хвост на бра… Карабас-Барабас задумчиво смотрит вокруг и произносит: «Да… не о таком театре я мечтал».
Думаю, о нашей сегодняшней церкви нечто подобное мог бы сказать и Христос. Но Бог – отец, а отеческая любовь не отрекается даже от временно одуревшего сына. Я знаю, что в многовековой истории церкви были времена и персонажи много хуже и подлее сегодняшнего дня. Но Церковь проводится Христом и через дурные дни тоже.
Неоскорбленный «Тангейзером» голос РПЦ
4 апреля накануне митинга за свободу творчества в пресс-клубе Новосибирского союза журналистов выступил протодиакон РПЦ Андрей Кураев, который в эти сложные для взаимоотношений РПЦ и светского общества дни оказался едва ли не единственным священником, публично призвавшим к диалогу и выступившим за примирение и признание ошибок церкви.
Предлагаем вниманию читателей полную версию его выступления и ответов на вопросы журналистов.
Журналисты: Каково ваше отношение к шумихе вокруг оперы «Тангейзер»?
Андрей Кураев: Почему шумиха? Здесь есть вещи, которые затронули судьбы реальных людей и называть это «шумихой» - неуважение к ним. Это мир людей. Это серьезно. Даже неудачный опыт требует уважительного отношения и изучения. <…>
И вот мой первый вопрос к вам. У меня вопрос. Есть во всяком случае одно измерение, в котором я того же поля ягода, что и режиссер Кулябин и директор оперного театра Мездрич. Мы все, втроем, принадлежим к тому же сословию людей, что и вы, журналисты. Мы работаем со словом. Значит в каком-то смысле мы дрессировщики тигров, выходящие на арену, где нас могут съесть. «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется. И нам сочувствие дается, как нам дается благодать». Т.е., по Тютчеву, сочувствие – понимание моих слов другим человеком – дается мне как Божья благодать. Она непредсказуема и невынуждаема. Поймет меня этот человек, или нет – я не знаю. Это известно любой учительнице. Вот провела она два урока на одну и ту же тему и в одной манере – все одинаково. Но в 4 «А» прекрасный контакт, а в 4 «Б» дети проспали, завести их не удалось. Почему… не знаю. Тем не менее, надо об этом риске помнить.
Любой человек, работающий со словом, должен быть шизофреником (и я в том числе). Что это значит? Это значит, что одной половиной своего полушария я воспроизвожу текст, а другой – должен слушать себя, но вашими ушами, пробовать понять реакцию людей на мои слова. Тем более, когда речь идет о профессиональном лекторе. Когда 20 лет читаешь одну и ту же лекцию, то примерно понимаешь реакцию аудитории. Но если она не наступает, я напрягаюсь. <…>
Еще за годы своей работы в мире слова я понял, что если я прочитал лекцию студентам, и они меня не понял, то дебилы – студенты. Но если я провел урок в 4 классе школы, и дети меня не поняли, то дебил – это именно я.
Со мной понятно все. Мне непонятно с новосибирским театром. Когда вы видите, что даете аудитории месседж, а часть людей считает, что вы им плюнули в лицо, то нужно поспешать с пояснениями. Такого человека надо догнать и объясниться с ним. Я почти ежедневно правлю свои записи в блоге, когда вижу, что пошла не та реакция, на которую я рассчитывал. Где то добавляю аргументы, расширяю контекст, а где-то, напротив, сужаю, удаляю лишнее.
Академический театр то же, что и поп: он не должен делить людей на первый и второй сорт. Для него – все наши.
Но есть факт непонимания. Когда часть людей возмущена чем-то, и это возмущение не было целью постановки (такую цель ставил режиссер Тангейзер, но ставил ли ее режиссер Кулябин?), руководству театра нужно было бы проявить настойчивость в объяснении. Не лично с митрополитом Тихоном, если тот не идет на контакт, а с прессой.
Для меня это личная тема. Когда до меня дошли первые сообщения об этой ситуации, я всецело согласился с позицией епархии. И первый мой пост «Театральный не-роман» был как раз в духе возмущения. Но начали до меня доходить иные сведения. Я нашел либретто «Тангейзера» Вагнера, синопсис «Тангейзера» версии Кулябина. И как-то все стало совсем непрямолинейно. Понадобилось вспомнить нерусское ученое слово – «контекст».
Мне говорят: «Отец Андрей, ну причем тут контекст? Представьте, если кто-нибудь напишет, что Кураев козел. Пусть даже, если он этот тезис вложит в уста своего сумасшедшего персонажа. Вас же такой рассказ оскорбит?»
Я говорю: Нет. Если там совершенно четко указано, что меня обозвал сумасшедший. Напротив. Если бы доктор Геббельс, сказал «дьякон Кураев – наш человек», я бы обиделся. Но если доктор Геббельс произнесет: «дьякон Кураев –личный враг фюрера и рейха и вообще козел», то такая оценка мне будет как орден на груди.
Ну, а раз контекст и в самом деле важен, я пишу «Театральный не-роман 2». Поясняю, что все сложнее. Люди, получившие только первую часть информации, начинают меня критиковать. Зачем, дескать, я выгораживаю театралов-кощунников. Что ж, быть может я и в самом деле усложнил там, где все очень просто и прямолинейно? И тогда я начал искать авторские интерпретации новсибирской постановки. Но объяснений Кулябина и Мездрича я встретил очень мало. Боле того, со временем я заметил, что уже в новосибирской прессе пошел в ход пересказ моих аргументов. Как автор, я тщеславно рад. Но это значит, что настойчивого раскрытия темы здесь, на месте, не было. Диалог не состоялся взаимно: и со стороны епархии и со стороны театра.
Журналисты: Почему митрополит Тихон не посчитал возможным вступить в приватную коммуникацию с руководством театра?
Андрей Кураев: Не могу говорить о мотивах действий человека, с которым я мало знаком и этой ситуации не обсуждал. Легче всего сказать, что владыка Тихон - «редиска». А если дело не в митрополите и его реакция была предписана? Не театром, конечно. У меня есть ощущение присутствия в этой истории политтехнологического заказа из Москвы. На это подозрение меня наталкивает известное заявление министерства культуры, где епархию призывают вести себя более культурно и не идти в суд, а выстроить диалог. Одно дело, когда вы это говорите, поскольку не имеете прямого доступа к митрополиту. Но министр культуры РФ этой возможностью обладает. Он может даже к патриарху напрямую обратиться. Владимир Мединский позиционирует себя как очень церковного человека. И вдруг он однозначно подставляет митрополита, выставляет его в нехорошем свете: мол, в министерстве больше христианского милосердия, чем в епархии... А затем уже патриархия навязывает митрополиту совершенно позорное отречение – мол, мы никакого иска вообще не подавали и в правоохранительные органы ничего не писали…
То есть Москва ставит точку в этой истории с очевидными потерями для местного митрплита. Но если оттуда пришел финал, не там ли был и пролог?
Быть может так оно и было задумано? Я имею ввиду не постановку оперы, а форму реакции на нее.
Журналисты: Сейчас получается, что группа граждан, называющая себя «православными активистами» в отдельно взятом городе одержала тактическую победу…
Андрей Кураев: Вопрос в критериях подсчета баллов победы. Даже для художника негативный опыт бывает чрезвычайно важен. Каждому из нас нужен опыт самопознания. В этом смысле – то, что происходит сейчас здесь – важный опыт. Его нужно изучить хотя бы для того, чтобы излишне розовые очки не приросли к носу. Долгое ношение таких очков - причина ДТП.
( Read more )
Журналисты: Почему в 1917 году народ церковный и православный очень быстро отказался от своей веры? Или этот неправда?
Андрей Кураев: Неправда. Я знаю аргументы и за и против. За – это знаменитые слова Александра Блока, что православная Русь слиняла за одну неделю. Мощнейший аргументы – воспоминания генерала Деникина о том, как солдаты на фронте весной 1917 переделали блиндаж с церковью под сортир. Еще довод – фронтовая статистика, когда с 1915 по 1917 год сразу после отречения императора Николая II число причащающихся сократилось с 70% до 9%. Но есть и другие цифры. Газета «Правда» в 1921 году во время кампании по изъятию церковных ценностей 1221 раз нужно было расстреливать людей, защищавших эти ценности. А сталинская перепись 1937го, повторенная в 1938-м. В 1937 году большинство населения сказали: «Мы религиозные люди». Сталин был в ярости. Приказал провести новую перепись. В 1938 год – то же самое. Результаты запретили публиковать и вопрос об отношении к религии с той поры исключен из переписи населения.
Сейчас подобные быстрые смены невозможны вследствие антропологической революции XX века. Изменилось самосознание человека. Архаика, когда человек живет в коллективе и у него очень мало личностного выбора, ушла. Люди научились ценить свою автономию. И теперь даже массовая перемена официальной политики не будет автоматически влиять на перемену настроений самих масс. <…>
Я расскажу вам одну театральную историю. Однажды Карабас-Барабас приходит в театр и видит там полный бедлам – занавес сорван, кресла перевернуты, Буратино пьяный валяется, нос обожжен, Мальвина в порваной юбке, пудель Аратмон повешен за хвост на бра… Карабас-Барабас задумчиво смотрит вокруг и произносит: «Да… не о таком театре я мечтал».
Думаю, о нашей сегодняшней церкви нечто подобное мог бы сказать и Христос. Но Бог – отец, а отеческая любовь не отрекается даже от временно одуревшего сына. Я знаю, что в многовековой истории церкви были времена и персонажи много хуже и подлее сегодняшнего дня. Но Церковь проводится Христом и через дурные дни тоже.