![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Эхо. Ноябрь.
Nov. 4th, 2015 06:35 amТ.Фельгенгауэр― Здравствуйте. Это программа «Особое мнение», меня зовут Татьяна Фельгенгауэр. И я приветствую в этой студии дьякона Андрея Кураева. Общенациональный траур в стране в связи с авиакатастрофой над Синайским полуостровом. Мы услышали только сегодня президента. Сегодня он сказал какие-то первые слова уже лично на встрече с министром транспорта. В ситуации, когда произошла вот такая большая трагедия, насколько вообще нужны, уместны слова от власти? Или, все-таки, скорбь – это дело закрытое и частное?
А.Кураев― С одной стороны, когда публичное лицо начинает высказывать свои соболезнования в такой ситуации, это лицо подставляется под обвинения в черном пиаре, пиаре на чужом горе. Мол, видите, я здесь тоже рядом как-то чего-то делаю. Когда потонул «Курск» и Путин, не поехал в Мурманск, мне кажется, это было правильно, потому что излишняя суета вокруг него, ФСО и так далее скорее мешали бы работать, оттягивали на него внимание, в том числе и адмиралов и чиновников, а не помогали бы.
Поэтому здесь должна быть какая-то выработанная культура действия, определенные стандарты. Скажем, при ЧП такого уровня любую командировку премьер или премьер прерывают, и уж точно как минимум появляются лично перед телекамерами и что-то говорят. Каждому министру выстраиваться в очередь к микрофону совершенно не обязательно. Но глава государства, мне кажется, мог бы задать тон изначально и вывести этот разговор из политического контекста в контекст чисто гуманитарный, чисто человеческий. И тем более, когда беда произошла с жителями его родного города.
Т.Фельгенгауэр― Да, вот это же тоже важно. И все обратили внимание на то, что это же Санкт-Петербург, это город Владимира Путина, город, в котором продолжается траур.
Насколько здесь вообще реакция общества?.. Я знаю, что вы – активный пользователь интернета и соцсетей. Насколько, вот, в этом плане нынешние времена оказались, не знаю, хуже, как-то неправильнее, аморальнее, когда каждый пытается «Вот, я у себя в Facebook как-то вот так напишу или, наоборот, скажу, что вы все оскорбительно и неправильно себя ведете»?
А.Кураев― Ну, во-первых, я не думаю, что наше время в этом смысле аморальнее иных времен. Говорят, что иногда в былые столетия маленьким детям даже не сразу давали имена, а ждали, выживет или нет малыш в первые месяцы жизни, когда была огромная младенческая смертность.
И отношение к смерти, в том числе к детской смерти, оно было более «нормализовано» в том смысле, что это считалось некоей нормой и неизбежностью. Сверх-нормальное чудо – это если кто-то выжил. А потеря человека – ну, в порядке вещей в мире ежегодных войн. Когда почти каждый год набег милых соседей каких-то или, напротив, ты направляешься к ним с набегом но тоже с потерями. Смерть вообще и ранняя смерть в традиционной культуре не есть форс-мажор. Современное общество, все-таки, больше ценит индивидуальную человеческую жизнь.
С другой стороны, современные медийные и иные информационные пространства нас делают немножко лицемерами и немножко глухими –ибо слишком много передают кровавых сообщений. Одно дело, человек в закрытом мирке своего села, когда максимум, что до него доходит, это новости из уездного городка. Из столицы новости приходят несколько раз в жизни – скончался такой-то император, вот у наследника свадьба, вот и у него родился наследник. Вот, собственно, такие новости доходят из столицы, не более того, в обычное время.
А сегодня мы ежедневно слышим о бедах по всему миру. Да и сам формат новостных передач – он коллажирует мозги. То есть вот сейчас рассказали о беде, а тут же что-то другое.
Т.Фельгенгауэр― И немного о погоде.
А.Кураев― Да. Знаете, есть такой печальный, но по-своему очень точный анекдот, как еврей сидит на пепелище своего родного дома, горько плачет. Подходит к нему сосед и говорит «Абрам, что случилось?» — «Ой, слушай, ты меня спрашиваешь. Ты что, сам не видишь? Смотри, дом сгорел, жена сгорела, дети сгорели, всё сгорело». Сосед говорит «Ай-яй-яй, какая беда. Ну а что еще новенького?». Вот так родилась журналистика.
Немножко о беде или множко о беде, а потом «А теперь о погоде». А новости спорта? Даже в день траура никто новости футбола не отменял. Какой футболист где чего забил, в какую команду перешел, что сказал какой-то главный тренер – это обязательно должно быть донесено до всего якобы скорбящего человечества.
Вырабатываются определенные стандартные реакции, в том числе и у блогеров - как надо говорить. Стандартные и потому малость лицемерные. Я это чувствую и по этой причине иногда и кажусь очень невежливым, потому что сознательно выношу эти ритуальные фразы за скобку. Понятно, что утро доброе, или, напротив, утро не очень доброе, но можно сразу перейти к реальному обсуждению, да? То есть будем считать, что все формальности мы сказали, убедились в адекватности друг друга, так более не будем на это тратить время, а сразу перейдем к другому уровню обсуждения.
Поэтому на очень многие вещи, которые происходят, я никак не реагирую у себя в блоге. А если реагирую, то без, таких вот формальностей.
( Read more... )
А.Кураев― Кое-что действительно не очень ясно прописано в законодательстве. Если какая-то книга одного автора запрещена, касается ли это и остальных его книг? Или этой же книги других лет изданий? Ведь живой автор может исправить – то, что в одном издании было, он исправит в следующем.
У меня у самого такие истории были. У меня однажды в Минске пиратское издание вышло моей книжки, и там такие жуткие карикатуры от себя издатель добавил… Кстати, потом его посадили.
Т.Фельгенгауэр― Ужас.
А.Кураев― За антисемитизм. Он издал мою книгу со своими карикатурками, совершенно дебильными. И что же, мне теперь, соответственно, не издаваться ни в Белоруссии, ни в Москве?
Т.Фельгенгауэр― Да нет уж, издавайтесь, пожалуйста. Спасибо. Как-то у нас неожиданно заканчивается программа «Особое мнение». Это было особое мнение Андрея Кураева. Спасибо вам большое. Эфир для вас вела Татьяна Фельгенгауэр. До свидания.
http://echo.msk.ru/programs/personalno/1650758-echo/
А.Кураев― С одной стороны, когда публичное лицо начинает высказывать свои соболезнования в такой ситуации, это лицо подставляется под обвинения в черном пиаре, пиаре на чужом горе. Мол, видите, я здесь тоже рядом как-то чего-то делаю. Когда потонул «Курск» и Путин, не поехал в Мурманск, мне кажется, это было правильно, потому что излишняя суета вокруг него, ФСО и так далее скорее мешали бы работать, оттягивали на него внимание, в том числе и адмиралов и чиновников, а не помогали бы.
Поэтому здесь должна быть какая-то выработанная культура действия, определенные стандарты. Скажем, при ЧП такого уровня любую командировку премьер или премьер прерывают, и уж точно как минимум появляются лично перед телекамерами и что-то говорят. Каждому министру выстраиваться в очередь к микрофону совершенно не обязательно. Но глава государства, мне кажется, мог бы задать тон изначально и вывести этот разговор из политического контекста в контекст чисто гуманитарный, чисто человеческий. И тем более, когда беда произошла с жителями его родного города.
Т.Фельгенгауэр― Да, вот это же тоже важно. И все обратили внимание на то, что это же Санкт-Петербург, это город Владимира Путина, город, в котором продолжается траур.
Насколько здесь вообще реакция общества?.. Я знаю, что вы – активный пользователь интернета и соцсетей. Насколько, вот, в этом плане нынешние времена оказались, не знаю, хуже, как-то неправильнее, аморальнее, когда каждый пытается «Вот, я у себя в Facebook как-то вот так напишу или, наоборот, скажу, что вы все оскорбительно и неправильно себя ведете»?
А.Кураев― Ну, во-первых, я не думаю, что наше время в этом смысле аморальнее иных времен. Говорят, что иногда в былые столетия маленьким детям даже не сразу давали имена, а ждали, выживет или нет малыш в первые месяцы жизни, когда была огромная младенческая смертность.
И отношение к смерти, в том числе к детской смерти, оно было более «нормализовано» в том смысле, что это считалось некоей нормой и неизбежностью. Сверх-нормальное чудо – это если кто-то выжил. А потеря человека – ну, в порядке вещей в мире ежегодных войн. Когда почти каждый год набег милых соседей каких-то или, напротив, ты направляешься к ним с набегом но тоже с потерями. Смерть вообще и ранняя смерть в традиционной культуре не есть форс-мажор. Современное общество, все-таки, больше ценит индивидуальную человеческую жизнь.
С другой стороны, современные медийные и иные информационные пространства нас делают немножко лицемерами и немножко глухими –ибо слишком много передают кровавых сообщений. Одно дело, человек в закрытом мирке своего села, когда максимум, что до него доходит, это новости из уездного городка. Из столицы новости приходят несколько раз в жизни – скончался такой-то император, вот у наследника свадьба, вот и у него родился наследник. Вот, собственно, такие новости доходят из столицы, не более того, в обычное время.
А сегодня мы ежедневно слышим о бедах по всему миру. Да и сам формат новостных передач – он коллажирует мозги. То есть вот сейчас рассказали о беде, а тут же что-то другое.
Т.Фельгенгауэр― И немного о погоде.
А.Кураев― Да. Знаете, есть такой печальный, но по-своему очень точный анекдот, как еврей сидит на пепелище своего родного дома, горько плачет. Подходит к нему сосед и говорит «Абрам, что случилось?» — «Ой, слушай, ты меня спрашиваешь. Ты что, сам не видишь? Смотри, дом сгорел, жена сгорела, дети сгорели, всё сгорело». Сосед говорит «Ай-яй-яй, какая беда. Ну а что еще новенького?». Вот так родилась журналистика.
Немножко о беде или множко о беде, а потом «А теперь о погоде». А новости спорта? Даже в день траура никто новости футбола не отменял. Какой футболист где чего забил, в какую команду перешел, что сказал какой-то главный тренер – это обязательно должно быть донесено до всего якобы скорбящего человечества.
Вырабатываются определенные стандартные реакции, в том числе и у блогеров - как надо говорить. Стандартные и потому малость лицемерные. Я это чувствую и по этой причине иногда и кажусь очень невежливым, потому что сознательно выношу эти ритуальные фразы за скобку. Понятно, что утро доброе, или, напротив, утро не очень доброе, но можно сразу перейти к реальному обсуждению, да? То есть будем считать, что все формальности мы сказали, убедились в адекватности друг друга, так более не будем на это тратить время, а сразу перейдем к другому уровню обсуждения.
Поэтому на очень многие вещи, которые происходят, я никак не реагирую у себя в блоге. А если реагирую, то без, таких вот формальностей.
( Read more... )
А.Кураев― Кое-что действительно не очень ясно прописано в законодательстве. Если какая-то книга одного автора запрещена, касается ли это и остальных его книг? Или этой же книги других лет изданий? Ведь живой автор может исправить – то, что в одном издании было, он исправит в следующем.
У меня у самого такие истории были. У меня однажды в Минске пиратское издание вышло моей книжки, и там такие жуткие карикатуры от себя издатель добавил… Кстати, потом его посадили.
Т.Фельгенгауэр― Ужас.
А.Кураев― За антисемитизм. Он издал мою книгу со своими карикатурками, совершенно дебильными. И что же, мне теперь, соответственно, не издаваться ни в Белоруссии, ни в Москве?
Т.Фельгенгауэр― Да нет уж, издавайтесь, пожалуйста. Спасибо. Как-то у нас неожиданно заканчивается программа «Особое мнение». Это было особое мнение Андрея Кураева. Спасибо вам большое. Эфир для вас вела Татьяна Фельгенгауэр. До свидания.
http://echo.msk.ru/programs/personalno/1650758-echo/
