Расшифровка передачи от 1 апреля

1 апреля 2012 в эфире программы «Без дураков» на «Эхо Москвы»

Сергей Корзун: Всем добрый вечер, ведущий этой программы Сергей Корзун, гость — профессор Московской духовной академии протодиакон Андрей Кураев. Андрей Вячеславович, я к Вам корректно обращаюсь? Как к мирянину. Как вообще Вас с миру называют?
о.Андрей Кураев: Такая форма обращения была принята в дореволюционной России, к священникам обращались по имени-отчеству в светском обществе. Эта форма обращения была несколько скомпрометирована в советские годы, когда в устах чекистов, советских представителей это было подчеркнутой формой некой «пежоративности»: дескать, нам нет дела до того, как вы зоветесь у себя, патриарх или еще как по вашим церковным канонам, для нас вы Андрей Михайлович, не более того.
Поэтому, я думаю у священнослужителей более молодого поколения, нежели я, у которых нет того опыта общения с чекистами той поры, у них, наверное, должно быть очень спокойное отношение по поводу обращения. Но я знаю, что у людей моего поколения есть такая ассоциация с советскими временами. Но в общем, как Вам удобней. А что в отцы навязываться никому нельзя – это точно.

Сергей Корзун: А канонически? Мне как-то не хотелось бы Вас обижать. А ваши друзья, знакомые как Вас называют?
о.Андрей Кураев: Мои друзья зовут меня неканонично – отец Андрей. Почему неканонично – потому что такое обращение нигде не прописано. Это фамильярность. Но это добрая фамильярность. То есть это предполагает, что наши отношения строятся по модели семьи: братья, сестры, отцы, чада и т.д. Конечно, очень много возникает и дурных спекуляций на этой фамильярности, потому что она может быть очень доброй, очень семейной, но бывает и лицемерной. И то, и другое – это не каноны. Все-таки канонически – это «Ваше Преподобие»…
Я помню, в 88-м году была первая встреча, что называется, Церкви и интеллигенции. Это был дом литераторов в Москве, где выступал митрополит Питирим Волоколамский (который чуть позже станет соучредителем фонда «Культура» вместе с Д. С.Лихачевым). Митрополит сделал доклад о тысячелетии Крещения на Руси, понятные тезисы, аудитория внимательно, заинтересованно (но отстраненно) слушала. Первый вопрос из зала был такой: «Уважаемый докладчик! Скажите, как к Вам обращаться?» На что митрополит Питирим ответил: «Вы знаете, обращайтесь ко мне просто: Ваше Высокопреосвященство..».
Это – канонично. А обращение «отец, владыка, батюшка» — это вне канонов, это несет некий личностный оттенок и, естественно, его требовать нельзя.
Я помню свое первое послушание, работал я вахтером в семинарии, но вахта у меня была своеобразная, ректор посадил меня рядом с собой, в «предбанничке», в приемной (ректор Академии в Сергиевом Посаде). И вот однажды приходит студент-семинарист, только что посвященный ректором в сан священника. Я спрашиваю: «Как о Вас доложить?». «Ну, доложите, отец Сергий Иванов с четвертого курса». Хорошо, я захожу к ректору и дословно докладываю. Ректор отрывается от бумаг, кладет очки, ручку в сторону и спрашивает: «Это вы его так назвали или он себя так назвал?!». Говорю: «Владыка, причем тут я? Как он сказал, так я Вам и передаю». «Значит, тогда выйдите и передайте ему: это для своих бабушек в приходе он отцом будет, а мне в отцы пусть не навязывается. Я его только два дня как рукоположил – он ко мне уже в отцы лезет! Пусть научится представляться как следует!». Из всего этого я всегда даю собеседнику свободу выбора – как Вам удобней, так и обращайтесь. Только Андрюхой не зовите!( Read more... )

Мой отец

(для удобства желающих вести дискуссии разбил вчерашнее интервью на тематические блоки)

Сергей Корзун:  И Вас наверняка много раз спрашивали, например: как Вы из атеиста перешли в священнослужители. Об этом спрашивать не буду, все это было осознанно. Расскажите немного о Вашем отце, вполне известном человеке, ведь он работал в идеологической организации. Если довериться источникам, то вы вместе с ним прожили какое-то время за рубежом, в Чехословакии, в Праге?

о.Андрей Кураев: У отца необычная научная судьба. По специальности он логик. Логика – это наименее идеологизированная Советами часть философии. То есть никакого отношения к советской идеологией его научные труды не имели. Его диссертация – «Диалектика содержательного и  формального  в научном познании».

Он затем работал редактором в журнале «Вопросы философии», у него это хорошо получалось, и его пригласили на работу в журнал «Проблемы мира социализма» уже в Праге. Это был важный опыт и для меня в том числе. Опыт жизни вне России, в очень многонациональном коллективе (соседями по лестничной площадке были люди из Палестины, Швеции, Германии), мы в одной школе учились, вместе играли – это был очень интересный опыт. И опять же, этот журнал с международным статусом был гораздо менее догматичен, чем аналоги в Советском Союзе.

После этого отец работал в институте научной информации Академии наук, это была некоторая отдушина для многих интеллектуалов той поры (место свободного доступа к информации, обсуждения, реферирования издания и т.д.). Затем его пригласили в Президиум академии наук работать секретарем у академика Федосеева, который курировал гуманитарные науки. Когда же я поступил в семинарию, ему пришлось оттуда уйти. И после некоторой паузы его позвали в издательство «Политиздат», но уже это были совсем перестроечные годы. И там у него была возможность, как у редактора философской литературы, издавать русскую религиозную классику и, в частности, признаюсь, по моему совету, «Политиздат» издал труды богословско-философские труды Честертона.

Сергей Корзун:  Можно ли сказать, что Вы своего отца обратили в веру в какой-то степени? Ведь были времена атеизма и Вас не крестили в младенчестве?

о.Андрей Кураев: Я думаю, что обращение моего отца – это заслуга его внучек! Потому что перед малышами очень трудно устоять. И когда они прибегают и начинают с восторгом рассказывать, как они были в храме, видели батюшку, причащались и т.д. Я думаю – непосредственное детское переживание очень помогло. Притом, что я – философ, он – философ, философических дискуссий на эту тему у нас с ним никогда не было.

Сергей Корзун:  И Вы никогда не помогали ему в обращении, не способствовали этому?

о.Андрей Кураев: Нет, я всегда считал, что эта задача немного неприличная для меня. Яйца курицу не учат.

Сергей Корзун:  Значит, в семье у вас был определенный патриархальный уклад? И вот все ассоциации с таким укладом – это работало?

о.Андрей Кураев: Повторяю, я очень уважаю своего отца, в том числе и как ученого, и потому не считаю, что расширять его кругозор – моя задача. При этом я прекрасно понимаю, что раз являюсь его сыном, религиозная тематика для него стала личностной. И прекрасно понимаю, что он без моих подсказок он думает, а сейчас уже и причащается, исповедуется…

Что же будет с Церковью и с нами?

(для удобства желающих вести дискуссии разбил вчерашнее интервью на тематические блоки)


Сергей Корзун: Напомню, гость программы «Без дураков» - профессор Московской духовной академии протодиакон Кураев Андрей. Скажите, пожалуйста, вот Вы — человек молодой, Вам нет еще и 50 лет, и поэтому, думаю, не обидитесь на мой вопрос: что бы Вы хотели, что бы о Вас запомнили потомки по окончанию земной жизни Вашей?
о.Андрей Кураев: Вы знаете, для меня, если заглядывать за пределы памяти обо мне на земле после моего ухода, этот вопрос звучит так (он тесно связан с судьбами православия): «сколько должно пройти лет для того, чтобы в восприятии семинаристов имя диакона Андрея Кураева стало бы синонимом мракобесия?»
Это серьезный вопрос, он в такой шуточной форме, я его перед своими студентами семинаристами и сам ставлю, потому что это вопрос о том, насколько стремительны, добры или нет перемены в нашей церковной жизни, в том числе в диалоге Церкви и общества.
Как всегда, когда стоишь на пороге перемен, то с одной стороны, есть понимание того, что все нынешнее не есть однозначно хорошо и навсегда. Что-то надо менять, но что именно? Как, в каких масштабах? Окончательной ясности нет, зато есть печальный опыт всяких революций и перестроек, выражаемый словами известной советской песенки: «Есть у революции начало, нет у революции конца». Поэтому подталкивать Церковь на вот этот путь бесконечных модернизаций тоже не хотелось бы. Но когда я вижу новое поколение клерков церковных, то я немножко их побаиваюсь.
Сергей Корзун: Из-за чего?( Read more... )

О реакции на "перформанс"

(для удобства желающих вести дискуссии разбил вчерашнее интервью на тематические блоки)

Сергей Корзун: Напоминаем, что в гостях протодиакон Кураев Андрей, профессор Московской духовной академии. Понятно, не обойдем и главные темы, тем более, что они пришли заранее из СМС и очень просили ответить на них. Одно из них, от Элоиз: «Вы ярче всех отреагировали на выходку «Pussy Riot». Многие разделяют Вашу точку зрения? Напомним, что ваша позиция – все это скоморошество?
о.Андрей Кураев: С самого начало было понятно, что все это происходит в контексте так называемого современного перформанса. Этот вид человеческой деятельности, который предполагает, что главное – не поступок, а реакция на него. И было понятно, какой реакции ожидали создатели этого действа – это яростные крики православных, гримасы, реплики и, как завершение – все это становится медийным эхо. Которое перекроет само событие, прошедшее в храме.
Поэтому я с самого начала предполагал загасить это медийное эхо. Но каким путем? Я не могу «накинуть платок» на массмедиа. Однако определенный авторитет в церковной среде у меня есть, и поэтому я мог призвать православных сдерживаться.
Не реагировать как дрессированные собачки, которых чем-то подразнили и они сразу: «Гав-гав-гав».
Самый эффективный способ погасить агрессию – это шутка, ирония, самоирония и т.д. Поэтому я в ироническом ключе и предложил: давайте смотреть на это и помнить про обстоятельства, которые будут использоваться и апологетами данной выходки. Мы должны учиться понимать логику их защиты и соответственно на это реагировать.
Первое – произошедшее имело место быть в здании, которое находится в муниципальной собственности. И отсюда очень непростой вопрос – правила поведения, благочестия – насколько они обязательны для всех посетителей? И второе – время, избранное для этой акции. Это время Масленицы. В Масленицу действительно, по древнерусским традициям, пусть даже языческим, но относительно терпимым русской элитой, государственной и церковной, предполагалось, что, да, есть такое время определенного «беззакония». У которого есть свои права именно в эти дни.
И уж совсем, чтобы снизить свой культурологический пафос, размышлял: «Ну, если б я был бы там.. Если б я не был священником… то возможно, ущипнул их на прощание». Вот это была моя позиция.
Сергей Корзун: Вы высказывали свое личное мнение, ни с кем не согласовывая?( Read more... )

Добродетель ненавязчивости

(для удобства желающих вести дискуссии разбил вчерашнее интервью на тематические блоки)

Сергей Корзун: Настроение высших иерархов Церкви — все-таки идти до конца и наказать примерно, чтобы другим неповадно было. В общем, тоже логика понятна, одни говорят «осквернять храм», другие, как эти девушки утверждают, что пришли с молитвой, только с особой своей молитвой. С перфомансом.
о.Андрей Кураев: Скажем так, мне очень не хотелось бы, чтобы Церковь превращалась в очередное силовое министерство, которое умеет доказывать пацанам во дворе, что своих врагов оно умеет дожимать.

Монахи и недвижимость

(для удобства желающих вести дискуссии разбил вчерашнее интервью на тематические блоки)

Сергей Корзун: Вы смотрите, в этом деле резонанс, и многое сыграло и против патриарха, но не одно это дело. Но тем не менее. Я с другой стороны зайду. Скажите пожалуйста, просто просветите, на каком уровне начинается отсчет отчуждения человека воцерковленного от других мирских благ. И вообще имеет ли право патриарх иметь собственность? Вопрос, вокруг которого многие рассуждения сейчас крутятся, кто имеет, кто не имеет.
о.Андрей Кураев: Мне как раз грустно видеть такой род дискуссии, потому что они очень не компетентны. Не надо делать вид, что мы, что называется, «в первый раз замужем».
Это многовековая константа церковной жизни. Есть каноны - это некая мечта Церкви о себе самой. И есть реальная церковная жизнь, которая никогда в каноны не укладывалась. И может быть, даже это хорошо. Когда все идеально, это всегда может отдавать казармой. А человек шире, он ни в какой канон никогда не укладывается.
В свое время Владимир Соловьев очень резонно говорил либеральным интеллигентам русским — ну что вы все на католическую Церковь киваете, мол, русские семейные попы ленивы да о копеечке думают…. Да если бы у нас попы были католические бессемейные, они бы от скуки вас бы заставляли ходить по воскресеньям в храм и вели бы учет всех причастников, прихожан, и лезли бы к вам в душу и писали про вас отчеты.
Конечно, есть идеал монашества. Если бы епископом был я, и пришел бы ко мне юноша пылкий со взором горящим, и попросил о постриге — что бы я сказал вот этому юному, начинающему? А я бы сказал, так: ну смотри, я готов тебя постричь в монахи, но условия такие: ты будешь живым трупом, у тебя не будет никаких человеческих прав, политических тем паче, у тебя никогда не будет своей квартиры, ты никогда не будешь выбирать, что ты будешь кушать, я буду об тебя вытирать ноги, и ты не будешь иметь право пикнуть и сказать, что ты не согласен. В любую минуту я могу выгнать тебя на улицу, ничего не дав и не поблагодарив. И ты помрешь с голоду на вокзале. Но имей в виду, даже если я перестану тебя считать монахом, даже в этой ситуации ты сам перестать себя считать монахом не можешь. Потому что обет ты давал не мне, а Богу.
И вот, если ты готов быть таким живым мертвецом, - то возьми ножницы и подай мне их.
Монах – это социальный труп, у которого не может быть никаких социальных привязанностей. Для него не может быть своих, чужих, врагов, друзей. Об этом говорит классика монашеской литературы, будь то буддистская, христианская. Ну понятно, что столь высокую планку очень мало кто ставит и мало кто держит. Честно говоря, если вот этот монах, вот этот юноша согласится, я сам его возненавижу, потому что он тогда станет живым укором мне. Такое монашество, настоящее — это редкость, это нечто сокровенное. Такие люди наверняка есть. Но Церковь со временем неофициально как-то решила — ну хорошо, ну не можешь ты быть олимпийским чемпионом, но это не значит, что ты дерьмо, и ты должен перестать ходить даже в фитнес-клуб.
Есть планка идеальных достижений (ранее описанное монашество), но кроме того есть ряд целей сиюминутных. Тебе это поможет стать не святым конечно, но хоть чуть-чуть лучше? Свободнее? Церковное монашество поможет тебе в этом? Ну и хорошо. ( Read more... )

Вдогонку о перспективе маргинальности

У меня приступ «лестничной мудрости». Лишь уйдя из студии, понял, как надо было отвечать на вопрос о риске церковной маргинализации.

 Маргинальность как и юродство бывают разными. Бывает юродство Христа ради, а бывает – «себе ради».

Если маргинальность окажется следствием жизни по Евангелию («блаженны изгнанные Меня ради») – это для христианина и  Церкви добро. Ну никак не обязана Церковь конгруировать с мирскими модами и стандартами.

 Но Церковь может стать маргинально-пререкаемой и в том случае, если она ведет себя «не по людски». Если ее члены нарушают принципы просто человеческой морали и порядочности. Такая маргинализация духовно бесплодна.

 Если мы стали выше общечеловеческого стандарта этики – это чудо и диво. Но если мы даже до него не дотянули – что же удивляться укоризнам, сыплющимся нам вслед?